Неточные совпадения
«Предусмотрительно», — подумал Самгин, осматриваясь в светлой комнате, с двумя окнами на двор и на улицу, с огромным фикусом в
углу, с картиной Якобия, премией «Нивы», изображавшей царицу Екатерину Вторую и шведского принца. Картина висела над широким зеленым диваном, на окнах —
клетки с птицами, в одной хлопотал важный красногрудый снегирь, в другой грустно сидела на жердочке аккуратненькая серая птичка.
Он попал будто в
клетку тигрицы, которая, сидя в
углу, следит за своей жертвой: и только он брался за ручку двери, она уже стояла перед ним, прижавшись спиной к замку и глядя на него своим смеющимся взглядом, без улыбки.
В
углу теплилась лампада; по стенам стояли волосяные стулья; на окнах горшки с увядшими цветами да две
клетки, в которых дремали насупившиеся канарейки.
Когда мы подходили к его
клетке, он поспешно удалялся от нас, метался во все четыре
угла, как будто отыскивая еще пятого, чтоб спрятаться; но когда мы уходили прочь, он бежал к двери, сердился, поднимал ужасную возню, топал ногами, бил крыльями в дверь, клевал ее — словом, так и просился, по характеру, в басни Крылова.
(Я сам не раз встречал эту Акулину. Покрытая лохмотьями, страшно худая, с черным, как
уголь, лицом, помутившимся взором и вечно оскаленными зубами, топчется она по целым часам на одном месте, где-нибудь на дороге, крепко прижав костлявые руки к груди и медленно переваливаясь с ноги на ногу, словно дикий зверь в
клетке. Она ничего не понимает, что бы ей ни говорили, и только изредка судорожно хохочет.)
Мы вошли в дом. Молодой малый, в длинном кафтане из синего толстого сукна, встретил нас на крыльце. Радилов тотчас приказал ему поднести водки Ермолаю; мой охотник почтительно поклонился спине великодушного дателя. Из передней, заклеенной разными пестрыми картинами, завешенной
клетками, вошли мы в небольшую комнатку — кабинет Радилова. Я снял свои охотничьи доспехи, поставил ружье в
угол; малый в длиннополом сюртуке хлопотливо обчистил меня.
Начиная с лестниц, ведущих в палатки, полы и
клетки содержатся крайне небрежно, помет не вывозится, всюду запекшаяся кровь, которою пропитаны стены лавок, не окрашенных, как бы следовало по санитарным условиям, масляного краскою; по
углам на полу всюду набросан сор, перья, рогожа, мочала… колоды для рубки мяса избиты и содержатся неопрятно, туши вешаются на ржавые железные невылуженные крючья, служащие при лавках одеты в засаленное платье и грязные передники, а ножи в неопрятном виде лежат в привешанных к поясу мясников грязных, окровавленных ножнах, которые, по-видимому, никогда не чистятся…
Скворцу, отнятому ею у кота, она обрезала сломанное крыло, а на место откушенной ноги ловко пристроила деревяшку и, вылечив птицу, учила ее говорить. Стоит, бывало, целый час перед
клеткой на косяке окна — большой такой, добрый зверь — и густым голосом твердит переимчивой, черной, как
уголь, птице...
— Я завтра полочки тут для книг привешу, — проговорил Помада, сидевший тут же на ящике в
углу, и на следующее утро он явился с тремя книжными полочками на ремне и большою, закрытою зеленою бумагою
клеткою, в которой сидел курский соловей.
Я дождался, пока снова отняли доски от
клетки львицы. Львица казалась спокойною. Прижавшись в заднем
углу, она лежала, пригнув голову к лапам; она только вздыхала и, не двигаясь ни одним членом, тревожно бросала во все стороны взоры, исполненные в одно и то же время и гордости и отчаянья.
В зале было довольно чисто. В
углу стояло фортепиано, по стенам ясеневые стулья с плетенками, вязаные занавески на окнах и две
клетки с веселыми канарейками.
Что может выйти из этого сожития? Что, кроме
клетки, в которой сидят два зверя, прикованные каждый к своему
углу и готовые растерзать друг друга при первой возможности?
Он нанимал комнату у самого того портного, который столь равнодушно взирал из форточки на затруднение забредшего человека, — большую, почти совсем пустую комнату с темно-зелеными стенами, тремя квадратными окнами, крошечною кроваткой в одном
углу, кожаным диванчиком в другом и громадной
клеткой, подвешенной под самый потолок; в этой
клетке когда-то жил соловей.
На окне были два горшка гортензий и чистенькая проволочная
клетка с громко трещавшею калужской канарейкой, а в
углу — пяльцы.
Угол налево, ближайший к двери (любимый уголок старичка: тут он плел обыкновенно свои лапти и чинил сети), не представлял ничего особенно примечательного, если не считать островерхой
клетки с перепелом да еще шапки Кондратия, прицепленной к деревянному гвоздю; верхушка шапки представлялась чем-то вроде туго набитого синего мешка; величиною и весом своим она могла только равняться с знаменитою шапкой, купленной двадцать лет тому назад покойным Акимом Гришке, когда ребенку исполнился год.
Подали самовар. Юлия Сергеевна, очень бледная, усталая, с беспомощным видом, вышла в столовую, заварила чай — это было на ее обязанности — и налила отцу стакан. Сергей Борисыч, в своем длинном сюртуке ниже колен, красный, не причесанный, заложив руки в карманы, ходил по столовой, не из
угла в
угол, а как придется, точно зверь в
клетке. Остановится у стола, отопьет из стакана с аппетитом и опять ходит, и о чем-то все думает.
От самой постели начиналась темнота, от самой постели начинался страх и непонятное. Андрею Иванычу лучше наружи, он хоть что-нибудь да видит, а они как в
клетке и вдвоем — вдвоем. Под
углом сходятся обе лавки, на которых лежат, и становится невыносимо так близко чувствовать беспамятную голову и слышать короткое, частое, горячее и хриплое дыхание. Страшен беспамятный человек — что он думает, что видит он в своей отрешенности от яви?
На окнах были новые белые кисейные занавески с пышными оборками наверху и с такими же буфами у подвязей; посередине окна, ближе к ясеневой кроватке Мани, на длинной медной проволоке висела металлическая
клетка, в которой порхала подаренная бабушкой желтенькая канарейка; весь
угол комнаты, в котором стояла кровать, был драпирован новым голубым французским ситцем, и над этою драпировкою, в самом
угле, склоняясь на Манино изголовье, висело большое черное распятие с вырезанною из слоновой кости белою фигурою Христа.
Я прилег к щелке подглядеть и вижу: он стоит с ножом в руках над бычком, бычок у его ног зарезан и связанными ногами брыкается, головой вскидывает; голова мотается на перерезанном горле, и кровь так и хлещет; а другой телок в темном
угле ножа ждет, не то мычит, не то дрожит, а над парной кровью соловей в
клетке яростно свищет, и вдали за Окою гром погромыхивает.
Желтые обои; два окна с тюлевыми грязными занавесками; между ними раскосое овальное зеркало, наклонившись под
углом в 45 градусов, отражает в себе крашеный пол и ножки кресел; на подоконниках пыльные, бородавчатые кактусы; под потолком
клетка с канарейкой.
Было утро. Следователь Николай Ермолаич сидел у себя за зеленым столом и перелистывал «кляузовское» дело; Дюковский беспокойно, как волк в
клетке, шагал из
угла в
угол.
Махаон принадлежит к числу крупных наших бабочек; крылья имеет не круглые, а довольно длинные и остроконечные, по желтому основанию испещренные черными пятнами, жилками и
клетками; передние крылья перевиты по верхнему краю тремя черными короткими перевязками, а по краю боковому, на черной широкой кайме, лежат отдельно, в виде оторочки, желтые полукружочки, числом восемь; к туловищу, в корнях крыльев, примыкают черные
углы в полпальца шириною; везде по желтому полю рассыпаны черные жилки, и все черные места как будто посыпаны слегка желтоватою пылью.
Стулья и огромный диван красного дерева крыты малиновым трипом, три
клетки с канарейками у окон, а в
углу заботливо укрыты платками
клетки: там курские певуны — соловьи; до них хозяин охотник, денег за них не жалеет.
Бедная, благородная птица! Полет в
угол не обошелся ему даром… На другой день его
клетка содержала в себе холодный труп. За что я убил его? Если его любимая фраза о муже, убившем свою жену, напомн.. [Тут, к сожалению, опять зачеркнуто. Заметно, что Камышев зачеркивал не во время писанья, а после… К концу повести я обращу на эти зачеркиванья особое внимание. — А. Ч.]
Три дня ходил я из
угла в
угол, как волк в
клетке, и всеми силами своей недюжинной воли старался не пускать себя из дому.
Эта была последняя его фраза… Закрыв в малодушном страхе глаза, я нащупал в темноте
клетку и швырнул ее в
угол…
Музыка, трико, боязливое и почтительное любопытство толпы, бенгальский огонь, наконец, прилив воли и отваги во время представления в
клетке и страшная нравственная сила, которую он в это время чувствовал во всем своем существе и особенно во взоре, заставлявшем льва робко пятиться в
угол, все это заранее, еще при одевании, волновало его.
Цезарь уже не помнил своего сна, но никогда еще эта тесная
клетка с решеткой, эти ненавистные лампы, эти человеческие фигуры так его не раздражали. Он метался из
угла в
угол, злобно рычал на львицу, когда она попадалась на дороге, и останавливался только для того, чтобы в бешеном реве выразить весь бессильный, но страшный гнев Цезаря, запертого в тюрьме.
В левом
углу, в ярко отчищенной круглой
клетке сидел белый какаду и покачивался.
Отделав стены под мрамор, раззолотил карнизы, настлал дубовый мелкоштучный паркет, покрыл его шелковыми коврами, над окнами развесил бархатные занавеси, а на стену наклеил литографию Василья Логинова, в
углу повесил
клетку с перепелом, а на окнах между кактусом и гелиотропом в полуразбитых чайниках поставил стручковый перец да бальзамин.
Фукнули они за дверь. Один я, как клоп, на одеяле остался. Тоска-скука меня распирает. Спать не хотится, — днем я нахрапелся, аж глаза набрякли. Под окном почетный караул: друг на дружку два гренадера буркулы лупят, — грудь колесом, усы шваброй. Дежурный поручик на тихих носках взад-вперед перепархивает. Паркет блестит… По всем
углам пачками свечи горят, — чисто, как на панихиде. То ли я царь, то ли скворец в
клетке…
Петр Иннокентьевич, как зверь в
клетке, продолжал ходить по комнате из
угла в
угол. Револьвер снова лежал на столе.
«Куда же он мог запропоститься?.. — думала и передумывала она и, как лютый зверь в
клетке, ходила из
угла в
угол своей комнаты. — Неужели он убежал именно от нее?»
Коллеги, все трое, как волки в
клетке, шагают по комнате из
угла в
угол.